Операция `Карантин` - Виталий Забирко

Полчаса Никита как тать крался в ночи к лаборатории, стараясь все время находиться в тени вагончика. Как ни далеко стоял фонарь от лаборатории, но его свет позволял острому глазу уловить движение далеко в степи. Конечно, при особом желании… и ожидании непрошеных визитеров. Но Полынов как раз и надеялся, что именно этой ночью его не ждут, а что касается часовых, то они были обеспокоены отнюдь не вероятным появлением лазутчика, а возможной грозой. Все они были в плащ-палатках и больше с тревогой поглядывали на небо, чем по сторонам. Особенно нервничал часовой у лаборатории — по всему видно, первогодок срочной службы. В тень вагончика он не заходил, стараясь все время находиться в свете фонаря на виду у своих товарищей, несмотря на духоту, то и дело ежился под плащ-палаткой и чаще других поглядывал вверх. Спрашивается, что он пытался разглядеть в кромешной мгле над головой?

Вопреки ситуации Никита пожалел часового и обматерил про себя разводящего офицера. Кто же ставит в караул салагу на отшибе и одного? В предгрозовую тревожную ночь ему черт знает что может померещится. Новобранец сейчас пошел хилый, с неустойчивой психикой, и уже не один в подобной ситуации пускал себе пулю в лоб из-за неясных страхов. О том, что часового в случае чего-то непредвиденного придется «убрать», Полынов не думал. И в мыслях не держал. Проскользнуть незамеченным мимо «лопуха» было для него элементарным делом. Лишь бы тот сам, по глупости, в штаны не наложил и тревогу не поднял, вставив ствол автомата себе в рот и дернув за спусковой крючок.

Последние десять метров пришлось преодолевать ползком — мешал свет из окон. Да и звук шагов, как не пытайся синхронизировать их с шагами часового, никогда не совпадет полностью. Все-таки скорость звука не скорость света, и хруст гари под ногами Никиты покажется часовому эхом его собственных шагов. А откуда, спрашивается, эху в степи взяться?

Наконец Полынов достиг «мертвой» тени под окнами у колеса вагончика и затаился. Дверь в лабораторию была со стороны торца, и хотя сама она тоже находилась в тени, узенькие ступени откидной лесенки освещались далеким фонарем. Это усложняло ситуацию. Часового у лаборатории можно было в расчет не брать, но вот часовые у штаба могут заметить мелькнувшую на ступеньках фигуру. То, что они, несомненно, увидят свет из тамбура, когда Полынов откроет дверь, его не особенно волновало. Мало ли зачем Лилечке понадобится открыть, а затем закрыть дверь лаборатории, — может, замок проверить. Следить за действиями микробиолога не входит в задачи караула. Их дело охранять территорию и «не допущать» посторонних. Оставалось надеяться, что те две-три секунды, пока Никита провозится с замком, часовые у штаба будут глазеть в другую сторону. В эфемерность этого слабо верилось, но иного пути не было. Или пан, или пропал.

Следя за часовыми из-под вагончика, Полынов выбирал подходящий момент, чтобы скользнуть к двери лаборатории. Он уже готов был бесшумно вспрыгнуть на лесенку, как произошел тот самый непредвиденный случай, в вероятность которого «тихушнику» верить не положено, а уж тем более надеяться на него.

Ночная мгла полыхнула ветвистой молнией, и в тот момент, когда оглушительный гром, сотрясая землю, пал с небес, Полынов прыгнул на лесенку, рванул на себя дверь и очутился в тамбуре. Получилось просто здорово — черта с два часовые могли его заметить возле лаборатории во время светопреставления. Не до того им было. А салага-часовой определенно уделался…

В глазах от ослепительной вспышки молнии роились темные мушки, и свет в тамбуре казался тусклым. Полынов не успел удивиться, что дверь в лабораторию оказалась открытой и ему не пришлось возиться с замком, как последовал второй удар грома. Вагончик тряхнуло, и раскаты, затихая, покатились по степи. Однако, как Никита ни прислушивался, шелеста капель не уловил. Родив молнии, сплошная облачность никак не хотела разразиться ливнем. Что ж, бывают, хоть и редко, сухие грозы. Погремят громом, посверкают молниями, а дождем так и не прольются…

Вагончик полевой микробиологической лаборатории был старым, еще советских времен. Пластик на стенах тамбура покоробился, в щели въелась грязь, и ни один нормальный санитарный врач не разрешил бы использовать лабораторию в таком виде по прямому назначению. Но где же его, нормального санитарного врача, возьмешь в наше идиотское время?

Полынов защелкнул замок входной двери, в ручку вставил стоящую в углу швабру. Не ахти какой запор, но, если кто будет ломиться в дверь, он услышит. Просто и надежно.

Вход в помещение лаборатории из тамбура был через две параллельные дезинфекционные камеры — для мужчин и для женщин. На дверях одной висел ржавый амбарный замок, и Полынов открыл вторую дверь. Дезинфекционная камера оказалась узкой, маленькой, рассчитанной на одного человека. Шкаф для чистой одежды, шкаф для лабораторной, совсем крошечная кабинка душа.

Полынов непроизвольно улыбнулся. Переодеваться он не собирался. Это штабист-офицер, если вдруг надумает в лабораторию сунуться, без защитного комбинезона, шлема и резиновых перчаток порог не переступит. Невдомек ему, что в лаборатории стерильная чистота и все эксперименты ведутся в герметичных боксах. Только вопиющая халатность или прямая диверсия может привести к инфицированию персонала.

Аккуратно, миллиметр за миллиметром, Полынов приоткрыл дверь в лабораторию и заглянул в щель. Лаборатория, она и в Африке лаборатория. Прозрачный бокс с никелированными манипуляторами у дальней стенки, два холодильника, где, несомненно, в герметичных кюветах хранились биологические образцы, стеллаж с закрепленными в штативах реактивами. Как Никита и надеялся, Петрищева находилась в лаборатории одна. Лидия Петровна сидела за столом спиной к двери и набирала на компьютере какой-то текст, то и дело заглядывая в раскрытый лабораторный журнал. Поверх белой спецодежды на ней был прозрачный бактерицидный комбинезон, шуршащий при малейшем движении. Она настолько увлеклась работой, что, когда в очередной раз громыхнула молния, лишь недовольно покосилась на окно и продолжила щелкать клавишами.

Уже не таясь, Полынов распахнул дверь и вошел.

— Здравствуй, Лиля, — сказал он.

Его тихое приветствие произвело впечатление взорвавшейся бомбы. Куда там полыханию молнии и грохоту грома за окном! Петрищева подскочила на привинченном к полу табурете и испуганно обернулась.

— К-кто в-вы?! — вскрикнула она.

Никита прикрыл за собой дверь, увидел торчащий из замка ключ, повернул его, затем прошел к столу, сбросил с плеч сумку на пол, сел напротив Петрищевой.

— Не узнаешь старых знакомых… — пожурил он, заглядывая ей в глаза.

— Никита?! — казалось, удивлению Лилечки не было границ, и все же Полынов уловил в ее возгласе некоторую фальшь. Совсем чуть-чуть, на зыбком пределе достоверности. Трудно поверить в искренность человека, некогда тебя предавшего.

— Вот и узнала… — ласково проговорил Никита. — А то я уж было подумал, что память у тебя короткая. Девичья.

Он вложил в слова как можно больше желчи, и ирония достигла Лилечки. Она опустила глаза, покраснела, пальцы ее забегали по столу, вроде бы невзначай подбираясь к клавиатуре.